Навсегда запомнила десятилетняя Маша, как уходил на фронт ее отец Максим Петрович Калабугин. Как пришел из военкомата домой, уже переодетый в защитную гимнастерку и брюки-галифе, посадил дочку на колени, обнял, прижал к своей широкой груди… От отца пахло табаком и кожей новенькой портупеи. Эти запахи, да его единственная фотография, где он в кругу семьи, – всё, что осталось дочери от главного в жизни человека.
Не прошло и двух лет, как горячо любящая супруга Надежда Николаевна получила извещение, что муж ее пропал без вести. О том, что 10 марта 1943 года Максим погиб у деревни Дергачи в Харьковской области, узнали уже его потомки.
– Когда начали искать сведения о моем прадедедушке на портале «Память народа», пришли в недоумение, – рассказывает правнучка фронтовика Мария Кузнецова. – Никаких документов на имя Максима Петровича Калабугина в базе не оказалось. Моя мама Евгения Николаевна уже почти отчаялась найти информацию на деда, но решила еще просмотреть все похожие фамилии и, как оказалось, не зря. Все данные на нашего героя – о месте призыва, дате и месте рождения – совпали с фамилией Калабушный. Может, на призывном пункте Самаркандского горвоенкомата или в именном списке безвозвратных потерь по 46-му гвардейскому кавалерийскому ордена Суворова полку, где он служил, фамилию перепутали.
С любимым и в кузнице рай
Через всю жизнь пронесла любовь к своему Максиму прабабушка Маши Надежда Калабугина. Отец Нади Николай Скворцов был достаточно зажиточным, а среди его восьми детей – ни одного парня. От девочек в те времена проку было мало – земельные наделы давали только на сыновей. Когда подросла старшая Надежда, сговорился отец с состоятельными соседями и отдал ее замуж. В обмен получил калым, плату – нужную в хозяйстве жнейку (машину для уборки зерновых).
– Муж Наде совсем не понравился – рыжий, конопатый. «Фу, противный, не могу!» – содрогалась она даже в старости. А с Максимом они давно переглядывались, встречались на деревенских посиделках. Очень он ей приглянулся, – рассказывает правнучка. – Прадед мой на тот момент уже был сиротой. На окраине деревни из глины сам сделал мазанку, а в ней открыл кузницу. Прабабушка Надя была худенькая, миниатюрная, невысокого росточка, а Максим – красивый, кудрявый, высокий, под два метра ростом.
С навязанным родителями мужем Надежда прожила всего неделю. Свекровь строгая ей досталась, за всё шпыняла молодую невестку – то не так картошку сварила, то не так обед подала. А девчонка оказалась с характером, терпеть обиды не стала. После очередной взбучки собралась и пришла к родителям.
– Стоит она под окнами, плачет, а отец в дом не пускает – мол, отдали замуж, живи. И тогда наша Надежда пошла к Максиму, – продолжает Маша. – А он с радостью ее принял.
Позже отца Нади раскулачили и выслали из Башкирии в Узбекистан. Они с Максимом, хотя тот был не из зажиточных, а кузнец – самый настоящий пролетарий, отправились в ссылку вместе со Скворцовыми. Устроились в городе Самарканде, обжились. А там и 1941-й нагрянул. Максима призвали на фронт. После его отъезда Надежда родила вторую дочку, которую назвали Тамарой. Старшей дочке Маше на тот момент было 11 лет (ее имя через много лет унаследовала внучка – Мария Кузнецова, поведавшая нам историю своей семьи).
Весной 1943-го пришло на адрес дома № 73 по улице Ташкентской в Самарканде извещение о том, что Максим пропал без вести. Как водится, беда не приходит одна. В том же 43-м году умерла от дифтерии младшая дочь Калабугиных Тамара.
Надежда на встречу
– Бабушка Мария рассказывала своей дочери, моей маме, что в войну в Самарканде было пусть и не так голодно, как во многих других республиках Советского Союза, но они всё равно голодали, – говорит Маша. – Вспоминала, как собирали в ведра коровьи лепешки, мешали их с соломой, делали кизяки и топили ими печку-буржуйку. У прабабушки Надежды не было никакого образования, читала она по слогам. В войну жена фронтовика пошла работать санитаркой в госпиталь, ухаживала за больными и ранеными солдатами. Когда пришло письмо, что муж пропал без вести, прабабушка не поверила. И потом еще всю жизнь надеялась, что ее любимый вернется. Моя мама хорошо помнит, как ходила с бабулей на самаркандский базар. Традиционно Надежда Николаевна надевала парадное коричневое платье с белым кружевным воротничком и подкрашивала губки. На рынке после войны встречалось немало инвалидов без ног. Они перемещались на низеньких тележках с помощью деревянных колодок, которыми отталкивались от земли. Прабабушка всегда подавала им милостыню. Дочь Маша говорила ей: «Зачем ты даешь, ведь всё равно пропьют!» На что бабуля неизменно отвечала: «Может быть, твой отец вот так же сидит где-то и боится ехать домой. Вдруг Максим думает, что я его такого не приму? Если я им подам, может, и ему кто-то поможет».
Гибель кавалериста
О том, что Максим Петрович не пропал без вести, а погиб, семья узнала через много лет. На единственном сохранившемся с Максимом фото слева от Надежды стоит ее младшая сестренка Татьяна. По воспоминаниям родных, была она хулиганкой. В 1943 году шестнадцатилетняя девчонка приписала к своему возрасту два года и ушла на фронт. Татьяна Николаевна Скворцова прошла всю войну, служила стрелком-радистом в авиации.
– Впоследствии она часто бывала в Москве, встречалась с однополчанами. Собирались фронтовики традиционно в Александровском саду. Однажды кто-то из них поведал историю гибели Максима, – говорит Мария Кузнецова. – Прадед служил в кавалерийском полку, возил на бричке одного из фронтовых генералов. Весной 43-го доставил его на совещание в деревню Дергачи, где тогда проходил фронт. Генерал зашел в блиндаж, а прадед остался распрягать и кормить лошадь. Начавшийся авианалет фашистов не оставил и следа от того места, где стоял Максим Петрович. И хотя были свидетели его гибели, но в суете войны внесли Максима Петровича в списки без вести пропавших.
Наследник знамени
Едва внучка Максима Пет-ровича Женя пошла в школу и научилась писать, бабуля стала усаживать ее рядом с собой и диктовать письма. То в Красный Крест, то в какие-то поисковые организации. «Во первых строках своего письма шлю вам привет и прошу вас, если известно, сообщить что-либо о судьбе Калабугина Максима...» – с этих слов начиналось каждое письмо женщины, которая всю жизнь любила, ждала и надеялась, что однажды откроется дверь и войдет ее Максим.
– А ведь прабабушка Надя была очень интересной женщиной, – вспоминает рассказы матери Маша. – После войны, несмотря на то что мужчин было мало, к ней сватались, и не раз. Но она неизменно отвечала отказом: «Я жду своего Максима». С этим именем у моей мамы с детства было связано всё самое хорошее. Ведь для прабабушки он на веки вечные остался самым красивым, самым добрым, самым веселым, самым лучшим на свете мужчиной. Поэтому, когда родился мой брат, мама, не раздумывая, назвала его Максимом. Наш Максим офицер, служит в Москве. Словно подхватил знамя своего прадеда…
Прадед служил в кавалерийском полку, возил на бричке одного из фронтовых генералов. Весной 43-го доставил его на совещание в деревню Дергачи, где тогда проходил фронт. Генерал зашел в блиндаж, а прадед остался распрягать и кормить лошадь. Начавшийся авианалет фашистов не оставил и следа на том месте, где стоял Максим Петрович. И хотя были свидетели его гибели, но в суете войны внесли Калабугина в списки без вести пропавших.
